en ru de es fr it pt pl

Translatero.com > Quotes > Quotes on the topic «Эрих Мария Ремарк»

English Russian German Spanish French Italian Portuguese Polish

Он единственный человек из всех, кого я знаю, который сумел из большого несчастья создать для себя маленькое счастье. Он не знает, что ему делать со своей жизнью, и поэтому просто радуется тому, что всё еще жив.
Почему трагические ситуации часто бывают еще и ужасно комическими?
— Я себе по-иному представлял жизнь.
— Все мы так...
Он стремится привязать меня к себе и запереть, и с гордостью называет это браком, заботой, любовью. Он никак не хочет понять, что чувства, которыми он гордится, отталкивают меня.
Мы, итальянцы, меланхолики, хотя выглядим совсем иначе, — и все же мы меланхолики.
— Как там в горах?
— Если бы не туберкулез, там был бы сущий рай. Снег и солнце.
Было какое-то странное настроение. Словно время остановилось; оно уже не было рекой, вытекающей из мрака и впадающей в мрак, — оно стало морем, в котором безмолвно отражалась жизнь.
Нельзя говорить о деньгах с презренном. Многие женщины даже влюбляются из-за денег. А любовь делает многих мужчин корыстолюбивыми. Таким образом, деньги стимулируют идеалы, — любовь же, напротив, материализм.
— Научился во время войны.
— Ты многому научился во время войны. Правда?
— Очень многому. Ведь почти всегда война.
Я поднял с пола ее белье из тонкого шелка. Оно было совсем невесомым. Я держал его в руке и думал, что даже оно совсем особенное. И та, кто носит его, тоже должна быть совсем особенной. Никогда мне не понять ее, никогда.
— Неудача, Отто. Что-то в последнее время у нас чертовски много неудач.
— Я приучил себя думать не больше, чем это строго необходимо. Этого вполне достаточно.
Я верю в пользу запретного. Это тоже терапия.
— Почему, собственно, ты его терпеть не можешь?
— Может быть, потому, что когда-то я был похож на него.
— На первых порах тебе надо быть более благоразумной.
— Я достаточно долго была благоразумной.
— Разве?
— Конечно! Более чем достаточно! Хочу, наконец, быть неблагоразумной! Будем неблагоразумны, Робби! Ни о чем не будем думать, совсем ни о чем, только о нас, и о солнце, и об отпуске, и о море!
Государство и родина — это и в самом деле далеко не одно и то же.
Ночью твоя кожа светится, как раковина изнутри. Она не поглощает свет, она отражает его.
— Женщине нельзя быть одной в Венеции, особенно если она молода и уж во всяком случае, если она красива.
— Разве здесь вообще можно почувствовать себя одной?
— Больше, чем где бы то ни было, синьора. Если, конечно, вы здесь не родились.
— Я тебя очень люблю, — сказал он.
Все замерло вокруг. Даже внезапно вспыхнувший в кафе скандал не нарушил тишины. Откуда-то в мгновение ока появился полицейский, несколько алжирцев горячо жестикулировали, какая-то девушка поносила все на свете, по улице с криком пробегали мальчишки-газетчики. Только Клерфэ и Лилиан сидели молча, казалось, они опустились в стеклянных скафандрах на дно незнакомого и беспокойного озера; они не испытывали никаких желаний и были полны любви.
— Но лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Как тридцатилетний?
— Так, будто мне шестнадцать и пятьдесят лет одновременно. Ничего особенного.
— И это ты называешь «ничего особенного»? Да ведь лучшего не может быть. Это значит, что ты властно покорил время и проживешь две жизни.
Твои поступки никогда нельзя предусмотреть. Ты подчиняешься особым, неведомым мне законам.