Весь день, незримый, он чудился ей, и она отдавалась звуку его голоса, так же как отдавалась горячему небу и белому сиянию моря. Клерфэ всегда, где бы она ни находилась, был с ней — спала ли она под пиниями в тени статуй богов, читала ли на скамейке Петрарку или «Исповедь святого Августина», любовалась ли морем, не думая ни о чем, или сидела на террасе в тот таинственный час, когда спускаются сумерки и итальянки говорят: «felicissima notte» *, — в тот час, когда по воле неведомого божества в каждом слове чудится вопрос. Далекий гул, заполнявший громом барабанов и небо и вечер, слышался постоянно, и кровь Лилиан тихо струилась и пульсировала ему в унисон. То была любовь без слов.
Для меня больше, чем счастье, если ты меня любишь; для этого просто нет другого слова, чем «захватывающе», оно хватает и захватывает меня, оно берет меня в тиски, в кольцо, и поднимает меня, и делает все, на что я способен и что могу, несравненно сильнее и реальнее, и нереальнее, и больше.
Трудность в том, что я никак не могу получить и то и другое, – мрачно заявляет он. – Любовь небесную и любовь земную. Любовь сейчас же становится мягкой, преданной, полной жертвенности и доброты. А при этом и половое влечение становится мягким, домашним. По субботам, понимаешь ли, чтобы можно было в воскресенье выспаться. Но мне нужно такое чувство, которое было бы только влечением пола, без всего прочего, чтобы в него вцепиться зубами.
